100 лет Слуцкому
May. 6th, 2019 04:44 pm![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
m_o_s_sОдин из двух-трех моих субъективно самых-самых, чьи стихи всегда наготове.
***
Завяжи меня узелком на платке.
Подержи меня в крепкой руке.
Положи меня в темь, в тишину и в тень,
На худой конец и про черный день.
Я – ржавый гвоздь, что идет на гроба.
Я сгожусь судьбине, а не судьбе.
Покуда обильны твои хлеба,
Зачем я тебе?
***
Все телефоны не подслушаешь,
все разговоры — не запишешь.
И люди пьют, едят и кушают,
и люди понемногу дышат,
и понемногу разгибаются,
и даже тихо улыбаются.
А телефон — ему подушкой
заткни ушко,
и телефону станет душно,
и тяжело, и нелегко,
а ты — вздыхаешь глубоко
с улыбкою нескромною
и вдруг "Среди долины ровныя"
внезапно начинаешь петь,
не в силах более терпеть.
***
Всем лозунгам я верил до конца
И молчаливо следовал за ними,
как шли в костер во Сына, во Отца,
Во голубя Святого Духа имя.
И если в прах рассыпется скала,
И бездна разверзается немая,
И ежели ошибочка была —
Вину и на себя я принимаю.
***
Смирный, как алкоголик леченый,
в джинсы драные облаченный,
дзен-буддизмом сперва увлеченный,
йогу предпочевший теперь,
тихий, как прирученный зверь,
мордой приоткрывающий дверь.
Вот он в такт музыкальному вою
с механичностью неживою
машет умною головою.
Вот он смирному ходу планет
или бойкому звону монет
говорит, подумавши: «Нет!»
Вот накладывает вето
на стихи большого поэта,
говоря: «А зачем мне это...»
Все-то в мире ему дурачки!
Славные оправой очки.
Четырех континентов значки.
Книги, читанные вполглаза,
и усвоенная не сразу
джаза музыкальная фраза.
Отстраняющий мир рукой,
чем-то он нарушает покой.
Что же! Значит, есть и такой.
АВТОМАТ
Покатился гривенник по желобу,
по тому, откуда не сойти,
предопределенному, тяжелому
пути.
Он винты какие-то задел
и упал в подставленную сетку,
вытолкнув — таков его удел —
газетку.
Прочитав ее, по своему
желобу я покатился вяло
и не удивлялся ничему
нимало.
***
Покуда над стихами плачут,
Пока в газетах их порочат,
Пока их в дальний ящик прячут,
Покуда в лагеря их прочат, —
До той поры не оскудело,
Не отзвенело наше дело!
Оно, как Польша, не сгинело,
Хоть выдержала три раздела.
Для тех, кто до сравнений лаком,
Я точности не знаю большей,
Чем русский стих сравнить с поляком,
Поэзию родную — с Польшей.
Еще вчера она бежала,
Заламывая руки в страхе,
Еще вчера она лежала
Почти что на десятой плахе,
И вот она романы крутит,
И наглым голосом хохочет,
А то, что было, то, что будет,
Про это знать она не хочет!
АНАЛИЗ ФОТОГРАФИИ
Это я, господи!
Из негритянского гимна
Это я, господи!
Господи — это я!
Слева мои товарищи,
справа мои друзья.
А посередке, господи,
я, самолично — я.
Неужели, господи,
не признаешь меня?
Господи, дама в белом —
это моя жена,
словом своим и делом
лучше меня она.
Если выйдет решение,
что я сошел с пути,
пусть ей будет прощение:
ты ее отпусти!
Что ты значил, господи,
в длинной моей судьбе?
Я тебе не молился —
взмаливался тебе.
Я не бил поклоны,
не обидишься, знал.
Все-таки, безусловно,
изредка вспоминал.
В самый темный угол
меж фетишей и пугал
я тебя поместил.
Господи, ты простил?
Ты прощай мне, господи:
слаб я, глуп, наг.
Ты обещай мне, господи,
не лишать меня благ:
черного теплого хлеба
с желтым маслом на нем
и голубого неба
с солнечным огнем.
***
Мотается по универмагу
потерянное дитя.
Еще о розыске бумагу
не объявляли.
Миг спустя
объявят,
мать уже диктует
директору набор примет,
а ветер горя дует, дует,
идет решительный момент.
Засматривает тете каждой
в лицо:
не та, не та, не та! –
с отчаянной и горькой жаждой.
О, роковая пустота!
Замотаны платочком ушки,
чернеет родинка у ней:
гремят приметы той девчушки
над этажами все сильней.
Сейчас ее найдут, признают,
за ручку к маме отведут
и зацелуют, заругают.
Сейчас ее найдут, найдут!
Быть может, ей и не придется
столкнуться больше никогда
с судьбой, что на глазах прядется:
нагая, наглая беда.
***
БУХАРЕСТ
Капитан уехал за женой
В тихий городок освобожденный,
В маленький, запущенный, ржаной,
В деревянный, а теперь сожженный.
На прощанье допоздна сидели,
Карточки глядели.
Пели. Рассказывали сны.
Раньше месяца на три недели
Капитан вернулся – без жены.
Пироги, что повара пекли –
Выбросить велит он поскорее,
И меняет мятые рубли
На хрустящие, как сахар, леи.
Белый снег валит над Бухарестом.
Проститутки мерзнут по подъездам.
Черноватых девушек расспрашивая,
Ищет он, шатаясь день-деньской,
Русую или хотя бы крашеную,
Но глаза, чтоб серые, с тоской.
Русая или, скорее, крашеная
Понимает: служба будет страшная.
Денег много и дают – вперед.
Вздрагивая, девушка берет.
На спине гостиничной кровати
Голый, словно банщик, купидон.
– Раздевайтесь. Глаз не закрывайте, –
Говорит понуро капитан.
– Так ложитесь. Руки – так сложите.
Голову на руки положите.
– Русский понимаешь? – Мало очень.
– Очень мало – вот как говорят.
Черные испуганные очи
Из-под черной челки не глядят.
– Мы сейчас обсудим все толково.
Если не поймете – не беда.
Ваше дело – не забыть два слова:
Слово "нет" и слово "никогда".
Что я ни спрошу у вас, в ответ
Говорите: "никогда" и "нет".
Белый снег всю ночь валом валит,
Только на рассвете затихает.
Слышно, как газеты выкликает
Под окном горластый инвалид.
Слишком любопытный половой,
Приникая к шелке головой,
Снова,
Снова,
Снова
слышит ворох
Всяких звуков, шарканье и шорох,
Возгласы, названия газет
И слова, не разберет которых –
Слово "никогда" и слово "нет".
М. В. КУЛЬЧИЦКИЙ
Одни верны России потому-то,
Другие же верны ей оттого-то,
А он – не думал, как и почему.
Она – его поденная работа.
Она – его хорошая минута.
Она была отечеством ему.
Его кормили. Но кормили – плохо.
Его хвалили. Но хвалили – тихо.
Ему давали славу. Но – едва.
Но с первого мальчишеского вздоха
До смертного обдуманного крика
Поэт искал не славу, а слова.
Слова, слова. Он знал одну награду:
В том, чтоб словами своего народа
Великое и новое назвать.
Есть кони для войны и для парада.
В литературе тоже есть породы.
Поэтому я думаю: не надо
Об этой смерти слишком горевать.
Я не жалею, что его убили.
Жалею, что его убили рано.
Не в третьей мировой,
а во второй.
Рожденный пасть на скалы океана,
Он занесен континентальной пылью
И хмуро спит в своей глуши степной.
***
Покуда полная правда
как мышь дрожала в углу,
одна неполная правда
вела большую игру.
Она не всё говорила,
но почти всё говорила:
работала, не молчала
и кое-что означала.
Слова-то люди забудут,
но долго помнить будут
качавшегося на эстраде —
подсолнухом на ветру,
добра и славы ради
затеявшего игру.
И пусть сначала для славы,
только потом — для добра.
Пусть написано слабо,
пусть подкладка пестра,
а все-таки он качался,
качался и не кончался,
качался и не отчаивался,
каялся, но не закаивался.
***
Скамейка на десятом этаже,
К тебе я докарабкался уже,
домучился, дополз, дозадохнулся,
до дна черпнул, до дыр себя сносил,
не пожалел ни времени, ни сил,
но дотянулся, даже прикоснулся.
Я отдохну. Я вниз и вверх взгляну,
я посижу и что-нибудь увижу.
Я посижу, потом рукой махну —
тихонько покарабкаюсь повыше.
Подъем жесток, словно дурная весть,
И снова в сердце рвется каждый атом,
но, говорят, на этаже двадцатом
такая же скамейка есть.
***
Завяжи меня узелком на платке.
Подержи меня в крепкой руке.
Положи меня в темь, в тишину и в тень,
На худой конец и про черный день.
Я – ржавый гвоздь, что идет на гроба.
Я сгожусь судьбине, а не судьбе.
Покуда обильны твои хлеба,
Зачем я тебе?
***
Все телефоны не подслушаешь,
все разговоры — не запишешь.
И люди пьют, едят и кушают,
и люди понемногу дышат,
и понемногу разгибаются,
и даже тихо улыбаются.
А телефон — ему подушкой
заткни ушко,
и телефону станет душно,
и тяжело, и нелегко,
а ты — вздыхаешь глубоко
с улыбкою нескромною
и вдруг "Среди долины ровныя"
внезапно начинаешь петь,
не в силах более терпеть.
***
Всем лозунгам я верил до конца
И молчаливо следовал за ними,
как шли в костер во Сына, во Отца,
Во голубя Святого Духа имя.
И если в прах рассыпется скала,
И бездна разверзается немая,
И ежели ошибочка была —
Вину и на себя я принимаю.
***
Смирный, как алкоголик леченый,
в джинсы драные облаченный,
дзен-буддизмом сперва увлеченный,
йогу предпочевший теперь,
тихий, как прирученный зверь,
мордой приоткрывающий дверь.
Вот он в такт музыкальному вою
с механичностью неживою
машет умною головою.
Вот он смирному ходу планет
или бойкому звону монет
говорит, подумавши: «Нет!»
Вот накладывает вето
на стихи большого поэта,
говоря: «А зачем мне это...»
Все-то в мире ему дурачки!
Славные оправой очки.
Четырех континентов значки.
Книги, читанные вполглаза,
и усвоенная не сразу
джаза музыкальная фраза.
Отстраняющий мир рукой,
чем-то он нарушает покой.
Что же! Значит, есть и такой.
АВТОМАТ
Покатился гривенник по желобу,
по тому, откуда не сойти,
предопределенному, тяжелому
пути.
Он винты какие-то задел
и упал в подставленную сетку,
вытолкнув — таков его удел —
газетку.
Прочитав ее, по своему
желобу я покатился вяло
и не удивлялся ничему
нимало.
***
Покуда над стихами плачут,
Пока в газетах их порочат,
Пока их в дальний ящик прячут,
Покуда в лагеря их прочат, —
До той поры не оскудело,
Не отзвенело наше дело!
Оно, как Польша, не сгинело,
Хоть выдержала три раздела.
Для тех, кто до сравнений лаком,
Я точности не знаю большей,
Чем русский стих сравнить с поляком,
Поэзию родную — с Польшей.
Еще вчера она бежала,
Заламывая руки в страхе,
Еще вчера она лежала
Почти что на десятой плахе,
И вот она романы крутит,
И наглым голосом хохочет,
А то, что было, то, что будет,
Про это знать она не хочет!
АНАЛИЗ ФОТОГРАФИИ
Это я, господи!
Из негритянского гимна
Это я, господи!
Господи — это я!
Слева мои товарищи,
справа мои друзья.
А посередке, господи,
я, самолично — я.
Неужели, господи,
не признаешь меня?
Господи, дама в белом —
это моя жена,
словом своим и делом
лучше меня она.
Если выйдет решение,
что я сошел с пути,
пусть ей будет прощение:
ты ее отпусти!
Что ты значил, господи,
в длинной моей судьбе?
Я тебе не молился —
взмаливался тебе.
Я не бил поклоны,
не обидишься, знал.
Все-таки, безусловно,
изредка вспоминал.
В самый темный угол
меж фетишей и пугал
я тебя поместил.
Господи, ты простил?
Ты прощай мне, господи:
слаб я, глуп, наг.
Ты обещай мне, господи,
не лишать меня благ:
черного теплого хлеба
с желтым маслом на нем
и голубого неба
с солнечным огнем.
***
Мотается по универмагу
потерянное дитя.
Еще о розыске бумагу
не объявляли.
Миг спустя
объявят,
мать уже диктует
директору набор примет,
а ветер горя дует, дует,
идет решительный момент.
Засматривает тете каждой
в лицо:
не та, не та, не та! –
с отчаянной и горькой жаждой.
О, роковая пустота!
Замотаны платочком ушки,
чернеет родинка у ней:
гремят приметы той девчушки
над этажами все сильней.
Сейчас ее найдут, признают,
за ручку к маме отведут
и зацелуют, заругают.
Сейчас ее найдут, найдут!
Быть может, ей и не придется
столкнуться больше никогда
с судьбой, что на глазах прядется:
нагая, наглая беда.
***
БУХАРЕСТ
Капитан уехал за женой
В тихий городок освобожденный,
В маленький, запущенный, ржаной,
В деревянный, а теперь сожженный.
На прощанье допоздна сидели,
Карточки глядели.
Пели. Рассказывали сны.
Раньше месяца на три недели
Капитан вернулся – без жены.
Пироги, что повара пекли –
Выбросить велит он поскорее,
И меняет мятые рубли
На хрустящие, как сахар, леи.
Белый снег валит над Бухарестом.
Проститутки мерзнут по подъездам.
Черноватых девушек расспрашивая,
Ищет он, шатаясь день-деньской,
Русую или хотя бы крашеную,
Но глаза, чтоб серые, с тоской.
Русая или, скорее, крашеная
Понимает: служба будет страшная.
Денег много и дают – вперед.
Вздрагивая, девушка берет.
На спине гостиничной кровати
Голый, словно банщик, купидон.
– Раздевайтесь. Глаз не закрывайте, –
Говорит понуро капитан.
– Так ложитесь. Руки – так сложите.
Голову на руки положите.
– Русский понимаешь? – Мало очень.
– Очень мало – вот как говорят.
Черные испуганные очи
Из-под черной челки не глядят.
– Мы сейчас обсудим все толково.
Если не поймете – не беда.
Ваше дело – не забыть два слова:
Слово "нет" и слово "никогда".
Что я ни спрошу у вас, в ответ
Говорите: "никогда" и "нет".
Белый снег всю ночь валом валит,
Только на рассвете затихает.
Слышно, как газеты выкликает
Под окном горластый инвалид.
Слишком любопытный половой,
Приникая к шелке головой,
Снова,
Снова,
Снова
слышит ворох
Всяких звуков, шарканье и шорох,
Возгласы, названия газет
И слова, не разберет которых –
Слово "никогда" и слово "нет".
М. В. КУЛЬЧИЦКИЙ
Одни верны России потому-то,
Другие же верны ей оттого-то,
А он – не думал, как и почему.
Она – его поденная работа.
Она – его хорошая минута.
Она была отечеством ему.
Его кормили. Но кормили – плохо.
Его хвалили. Но хвалили – тихо.
Ему давали славу. Но – едва.
Но с первого мальчишеского вздоха
До смертного обдуманного крика
Поэт искал не славу, а слова.
Слова, слова. Он знал одну награду:
В том, чтоб словами своего народа
Великое и новое назвать.
Есть кони для войны и для парада.
В литературе тоже есть породы.
Поэтому я думаю: не надо
Об этой смерти слишком горевать.
Я не жалею, что его убили.
Жалею, что его убили рано.
Не в третьей мировой,
а во второй.
Рожденный пасть на скалы океана,
Он занесен континентальной пылью
И хмуро спит в своей глуши степной.
***
Покуда полная правда
как мышь дрожала в углу,
одна неполная правда
вела большую игру.
Она не всё говорила,
но почти всё говорила:
работала, не молчала
и кое-что означала.
Слова-то люди забудут,
но долго помнить будут
качавшегося на эстраде —
подсолнухом на ветру,
добра и славы ради
затеявшего игру.
И пусть сначала для славы,
только потом — для добра.
Пусть написано слабо,
пусть подкладка пестра,
а все-таки он качался,
качался и не кончался,
качался и не отчаивался,
каялся, но не закаивался.
***
Скамейка на десятом этаже,
К тебе я докарабкался уже,
домучился, дополз, дозадохнулся,
до дна черпнул, до дыр себя сносил,
не пожалел ни времени, ни сил,
но дотянулся, даже прикоснулся.
Я отдохну. Я вниз и вверх взгляну,
я посижу и что-нибудь увижу.
Я посижу, потом рукой махну —
тихонько покарабкаюсь повыше.
Подъем жесток, словно дурная весть,
И снова в сердце рвется каждый атом,
но, говорят, на этаже двадцатом
такая же скамейка есть.
![[identity profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/openid.png){kind=small}
no subject
Date: 2019-05-06 09:06 pm (UTC)no subject
Date: 2019-05-06 09:24 pm (UTC)no subject
Date: 2019-05-06 10:00 pm (UTC)no subject
Date: 2019-05-06 10:01 pm (UTC)no subject
Date: 2019-05-06 10:11 pm (UTC)no subject
Date: 2019-05-07 06:44 am (UTC)Кстати, а еще есть «Где-то в поле возле Магадана».
no subject
Date: 2019-05-07 02:59 pm (UTC)no subject
Date: 2020-12-20 06:34 am (UTC)https://niktoinikak.livejournal.com/tag/%D0%91%D0%BE%D1%80%D0%B8%D1%81%20%D0%A1%D0%BB%D1%83%D1%86%D0%BA%D0%B8%D0%B9
но кажется тех что Вы выделили у меня в основном нет. И я бы выделил другие(и выделил - таг "вечное"). Люди разные :-)
А кто ещё 1-2 ?
no subject
Date: 2020-12-20 02:59 pm (UTC)Кто еще? Юрий Кузнецов всегда рядом (в своих лучших паре десятков стихов), последнее время Игорь Караулов цепляет. Ну понятно, что всё это на фоне всегдашних Пушкина-Мандельштама-Маяковского-Бродского.
no subject
Date: 2020-12-20 03:47 pm (UTC)Люди разные :-) Для меня самые-самые Винокуров
https://niktoinikak.livejournal.com/1157923.html
и Межиров
https://niktoinikak.livejournal.com/1158934.html
(не самые великие конечно,но самые близкие)
Кузнецов - это Лягушка?
Караулова не знаю, спасибо.
no subject
Date: 2020-12-20 11:58 pm (UTC)